3. Немец
Немец говорит по-русски: Molodoj Tschelowjek, mogu ja s Wami pogoworitj? – Юра кивает, немец слева от него присаживается. А она садится справа, почти вплотную, от неё тепло и аромат и лёгкое дыхание, с ума сойти можно! А немец знай толкует о своей жене, которая хочет с Юрой сфотографироваться – и только с третьего раза до растамана наконец доходит, кто такая немцева жена. И он неуверенно отвечает: Йес – и видит её радостную улыбку, и едва не задыхается от счастья.
Она запрыгивает к нему на колени, обнимает его за плечи – он дрожащей рукой обхватывает её за талию – и они глядят друг на друга, и не видят больше ничего. А немец отходит к фонтану и ловит их в объектив. Лицо у него при этом как на собственных похоронах. Но он держится молодцом, старательно выбирает ракурсы, делает пять снимков и лишь после этого почти командным тоном пресекает разврат. Богиня спрыгивает с Юриных коленей, чмокнув напоследок растамана в щёчку. Немец ей что-то вычитывает – она пожимает плечами и бросает ему несколько фраз, от которых он сперва смущается, потом криво ухмыляется, а потом говорит Юре:
- Molodoj Tschelowjek, ja sawiduju Wass. Moja Zhena sskasala, tschto bolschaja Ljubow is waschih Glas smotrit. Nikogda ona w moih Glasah takoj Ljubow nje widjela. I ona tozhe na menja nikogda s takoj Ljubowi smotrela, kak na Wass. Oh, kak okhotno khotel bi ja s Wami pomenjatsa!
И глядит ему прямо в глаза. И растаман замечает, что глаза у немца разные – один карий, другой зелёный, почти как у Воланда. И смотрят они по-змеиному, не мигая – ох, неспроста они так смотрят! И тут Юру пробирает такая тупая измена, что даже пересказывать стыдно. Он, конечно, где-то понимает, что это всё трава, и что немец на самом деле совсем не это имел в виду – но он тоже старается смотреть, не мигая, и вкладывает в свой взгляд всю ненависть, на какую только способен растаман, и говорит громко и отчётливо, чтобы каждое слово было понятно:
- Я – НЕ ХОЧУ – МЕНЯТЬСЯ – ГЛАЗАМИ – С ТОБОЙ!
И вздрагивает, и моргает – ну как тут не моргнуть? Где-то слева так бабахнуло, аж деревья пошатнулись! Но это не гром небесный – это на Владимирской у кого-то лопнула шина. И никакой мистики – немец вон тоже моргнул! И весь гипноз прошёл, и ганджа наконец отпустила.
А немец разглядывает его грустно и как бы разочарованно. И говорит:
- K sozhaljeniju, jesli Wi eto dazhe khotjeli bi, odno prostoje Zhelanije ne moglo bi pri etom pomogatj. Wi nje dolzhni bratj Narkotiki: eto mozhet opasno bitj, pri takoj Fantasie, kak Wi imejetje. Wsjego khoroschego!
И уходит. И богиня с ним удаляется, послав растаману воздушный поцелуй. А он смотрит ей вслед и видит, что не фига она не богиня. Её зовут Anita Loewenthal, она снималась для эротических журналов, на её постер Юра аж до десятого класса дрочил – вот она откуда такая знакомая! И немец тоже ни разу не Воланд, а просто очередной седовласый безумец, который пытается воспитать из Аниты супругу и домохозяйку. Он её, стерву, насквозь видит; он с самого начала в курсе, что у него ничего не получится – но он имел несчастье в неё влюбиться, и поэтому до сих пор на что-то надеется. В конце концов, бабе уже за тридцать, пора бы и остепениться.
Всё это понятно, и многое другое теперь тоже понятно. Непонятно только одно: что с глазами?